Александр О`Шеннон - Антибард: московский роман
Я замолкаю и откидываюсь, чтобы перевести дух, очень довольный собой, и наполняю мензурку. Да, я это заслужил… Толкнул речь. Я тянусь мензуркой к Вере, и она задумчиво чокается со мной чашкой.
— А как же Сталин?.. — тихо и печально спрашивает Вера, глядя на меня умоляющими глазами.
Нет, Верунчик, Сталина я тебе на растерзание не отдам. Хватит. Я тебе не член общества «Мемориал» и не Александр Исаевич Солженицын, это пусть они обкладывают Замечательного Грузина, чтобы получать деньги, гранты и фонды… Я выпиваю, отламываю у Веры кусочек черного шоколада и жую. М-м-м! Вкусно!..
— А что Сталин?.. Сталин был для России Бичом Божьим, как в свое время для погрязшего во всевозможных пороках, вырождающегося Рима — Аттила, для изнеженного, обнаглевшего Китая — Чингисхан, как для зарвавшейся Персии — Александр Македонский, как для обленившейся, отупевшей Средней Азии — Тимур… Для трусливых жадных европейских монархий Бичом Божьим в какой-то степени был Наполеон, а для коррумпированных, жалких и двуличных европейских демократий и плутократий — Гитлер. Ты пойми, такие люди, как Сталин, не появляются просто так. Нигде и никогда. Они появляются только там, где начинается распад, где без них будет еще хуже, еще кровавее, еще безвыходнее, еще ужаснее. Они не приходят туда, где их не ждут, они не появляются там, где они не нужны. Они не совершают ничего, чего не хотели бы те, кто их окружает. Они не возвеличивают сами себя, их возвеличивают те, кто хочет быть унижен… Джугашвили в качестве Сталина возник только тогда, когда Помазанник Божий вместе со своей бездарной аристократией, в конце концов предавшей его, проиграл войну, оставив гнить в лесах и болотах миллионы бессмысленно убитых, когда русские люди всех сословий, разделившись на красных и белых, с неописуемой жестокостью резали друг друга, и мы, мы сами, русские, поджигали церкви и грабили монастыри, насилуя и сбрасывая с колоколен монашек, когда Россия была разграблена крестьянами, дворянами и рабочими, только тогда появился Сталин… В сущности, он не делал ничего такого, что не было бы нужно русскому народу.
— Русский народ, ты хочешь быть Большим Братом и думать, что ты лучше всех остальных?
— Да, да, хочу!
— А хочешь ли ты иметь всегда и во всем виноватых перед тобой?
— Да, да, конечно, это было бы очень кстати!
— Ну ладно… Тогда выбирай: Вредитель, Предатель Родины, Классовый Враг, Безродный Космополит, Враг Народа, Белоэмигрант…
— Еще! Еще!
— Еще? Та-а-ак… Вот. Левый Уклонист, Правый Уклонист, Гомосексуалист, Сионист…
— Да, да! А еще?..
— Как? Вы хотите еще? Вам мало?
— Да, нам мало! Мы хотим чего-нибудь еще более ужасного!..
— О Господи… Ну, допустим… Э-э-э… Допустим, Шпион мексиканско-литовско-японской разведки… Но это, по-моему, как-то чересчур…
— Вау! Круто! Круто! Это то, что нужно! Спасибо, спасибо!
— Все это, право, странно, товарищи… Ну хорошо… Кого выбираем?
— Всех! Всех! И еще — Имперьялистов Всех Стран.
— Всех? Гм… Но тогда вам придется потрудиться. Для этого вам нужно будет стать Стукачами, Палачами, Доносчиками, Вертухаями, научиться писать анонимки, клеветать, лгать и лжесвидетельствовать, отрекаться от отцов, матерей, родственников и друзей, быть быдлом, быть безбожниками, быть беспаспортными крестьянами, быть жертвами моих репрессий, жить в бараках и коммуналках, много работать, мало получать и плохо одеваться, и — заметьте! — при этом татаро-монгольский всадник на косматой степной кобылице не будет целиться в вас из лука, чеченец не будет прижимать кинжал к вашему горлу, а фашист не будет держать на мушке вашего ребенка. То есть я, как всякий честный Бич Божий, оставляю вам выбор…
Народ безмолвствует. Чешет затылки, сняв шапки-ушанки, кепки и котелки.
— Но благодаря этому (тоном Змея-Искусителя) вы и ваши потомки всегда можете сказать, что обмануты, обижены и оскорблены, и все валить на меня. А я, так и быть, возьму ваши грехи на душу.
Народ спорит, кричит, плачет, но соглашается…
— А кстати, где тут у нас Русская Интеллигенция?.. Ну конечно, как всегда, стоит в сторонке, на обочине истории, как будто ее этот постыдный торг не касается… Нет уж, дорогие мои, извольте пожаловать сюда, а о варягах и о достоинствах кухни ресторана ЦДЛ потом будете спорить, если я разрешу. Ну давайте, отвечайте так, чтобы народ вас слышал, — не стыдно ли будет вам, совести нации, называть меня всякими дурацкими именами вроде Вождя, Отца Народов, Великого Полководца, Гениального Ученого и Лучшего Друга Физкультурников и писать обо мне такие восторженные глупости, от которых меня самого будет тошнить, чтобы получать за это шикарные квартиры в моих, сталинских, домах, госпремии моего имени, иметь персональные машины, сделанные на заводе имени меня и трахать с моего позволения ваших студенток? А? Не стыдно?.. И не забывайте, что многих из вас, особенно самых старательных своих жополизов, я благодаря своеобразному чувству юмора отравлю, расстреляю, сошлю, собью машиной (Хрусталев, машину!), посажу, ошельмую и оставлю без средств к существованию. Но за это потом, после моей смерти, вы будете разоблачать культ моей личности, писать правду о моих злодеяниях, придумывать мне еще более дурацкие имена, например, Параноик и Чудовище, и получать за это квартиры, премии, дачи в Переделкине, финские холодильники и румынские стенки без очереди, а самые правдивые, честные и пострадавшие от меня — гражданство США и валюту… А если вы боитесь, что вам все-таки будет стыдно, можете убираться прямо сейчас в Европу и работать там таксистами, механиками на заводах Рено и официантами в русских ресторанах… Ну, что скажете?
Делегированный гомонящей русской интеллигенцией Максим Горький выходит из толпы и говорит, окая:
— Видите ли, Иосиф Виссарионыч, если принять в качестве константы тот факт, что никакая субстанциональная единичность не является самосущей, ибо…
— Стоп! Все понятно… Значит, не хотите быть таксистами и официантами, хотите, значит, быть выразителями дум и чаяний, не менее того… Ну ладно. Значит, договорились. Спасибо за сотрудничество…
Сталин, по сути, выполнял работу Господа в отдельно взятой стране… Он казнил палачей, обманывал лгунов, выдавал предателей и низвергал вознесшихся.
Сталин — это миф… Сталин — это мы…
Голова у меня немного кружится. Может, выпить кофейку?..
— Но ведь есть и хорошие мифы, зачем же их разрушать? — дрожащим голосом спрашивает Вера, беспокоясь за свою страну.
Я нехотя киваю и наливаю в мензурку.
«А действительно, — думаю я, — возьми какого-нибудь жителя Приморья, сидящего в тридцатиградусный мороз в нетопленой квартире, без газа и электричества, не получающего по полгода зарплату, и отними у него последнюю радость — быть мифологическим великороссом, гордым и грозным, но щедрым душой, любящим бодрящий морозец и хлебосольное застолье, потомком бесстрашных первопроходцев и чудо-богатырей, перед которыми в свое время склонили выи полудикие племена Сибири и трепетала просвещенная Европа, лиши его всей той романтической мишуры, которая согревает и бодрит его душу даже в промерзшем, покосившемся бараке, и оставь его простым гражданином РФ, избирателем и налогоплательщиком, на хуй никому не нужным со всеми своими правами, так ведь еще неизвестно, что он отчебучит… А вдруг он страшно обидится, что торчит в такой же жопе, как и тысячи ненавидимых им чеченцев в лагерях беженцев и миллионы презираемых им китайцев, и с толпой обиженных земляков разнесет к чертовой матери местную мэрию, выгонит пинками губернатора-демократа и самого полпреда президента, создаст правительство Национального возрождения и присоединится к Японии, отдав ей наконец какие-то дурацкие острова. А за это японцы обеспечат это несчастное Приморье и теплом, и газом, и электричеством по ценам ВТО, да еще и пособия платить будут. А глядишь, через год-другой отогревшийся гражданин окончательно придет в себя, окинет строгим взглядом свою новую родину и решительно потребует у японских парламентариев официально узаконить статус русского языка как второго государственного.
И уже никогда жителю Приморья не будет мучительно больно за хуево прожитые годы».
Коньяка осталось чуть меньше половины бутылки, как раз столько, чтобы, не напившись в жопу, впасть в то восхитительное состояние бойкости, когда хочется выскочить из дома, помчаться куда-нибудь к народу, пить там, колбаситься и веселиться и даже петь песни. Откуда ни возьмись появляются силы, открывается второе дыхание. Дом в такие минуты представляется совершенно гиблым местом, тоскливее которого нет на всем белом свете.
— Да не собираюсь я разрушать никакие мифы, — примирительно говорю я, — просто эта цель творчества не хуже, чем все прочие.
И чего это меня понесло? Мифы, блин… Нагрузил девушку по полной программе. Нужны ей эти мифы, как мне ноты композитора Шнитке.